Николай Халезин: Мы готовы сыграть «Поколение Jeans» или «Зона молчания» во Дворце республики

О белорусской театральной действительности и специфике работы в Беларуси подпольного «Свободного театра» рассказывает его руководитель Николай Халезин.

Интервью с Николаем Халезиным прозвучало на «Еврорадио».

-- Изменился ли белорусский театр за последние год-два? Можно ли сказать, что ситуация улучшилась?

-- Ситуация, наверное, не улучшилась и не ухудшилась. Но то, что происходит, наводит на грустные мысли. Ведь когда в руководство разных театров пришли более молодые люди, положение должно было бы улучшиться, хотелось верить, что это положительный шаг и все будет меняться… Но ничего не произошло — более молодые люди приняли ту форму, которую им предлагали их старшие коллеги, ту белорусскую традицию, которая существовала до сих пор.

Да, это абсолютно внешние изменения, которые нам подавали как почти что революцию. Но я не вижу никаких улучшений ни в Русском театре, куда пришел Ковальчик, ни в Купаловском, куда пришел Пинигин. То, что театры не существуют в поле европейского театра, о многом говорит. Когда ездишь по Европе или по Америке, даже не знаешь, что существует какой-то белорусский театр.

Если мы начнем глубже смотреть на эту проблему, то столкнемся с тем, что у нас нет театральной системы образования. Ее нет ни на уровне начальной школы, ни среднего, ни даже высшего образования.

-- Вы имеете в виду обучение драматургов или что-то другое?

-- Всех театральных специалистов. Когда ты приезжаешь во французский театр и разговариваешь с техниками, они говорят: вот появилась новая компьютерная программа, которая дает нам возможность регулировать звук, свет и даже пиротехнику в одной компьютерной программе. У нас про это вообще не говорят, никто не знает, какие вышли программы и где шваброй потянули фонарь в одну сторону, в другую… Все, ничего не происходит.

О драматургии я и не говорю. Системы драматургической подготовки сегодня нет. То, что дает Университет культуры — это даже не образование. Если кафедрой все время управляет человек, который никогда пьес не писал, чему он научит в таком случае?

Поэтому теперь белорусский театр — эта такая черная дыра на карте театральной Европы. Таким же образом живет и Украина, лучшая ситуация в России, но она также никак не оказывает влияния на театральную ситуацию в мире.

-- Все-таки присутствует ли белорусский театр на мировой сцене? Кроме «Свободного театра»…

-- К сожалению, нет. Если один театр от страны есть в мире — это уже хорошо. Но беда в том, что «Свободный театр» существует в андеграундном пространстве. И поэтому говорить о том, что мы влияем на всю театральную ситуацию, нельзя. Мы влияем настолько, насколько мы можем влиять на наших зрителей. Нет коммуникации между «Свободным театром» и другими театрами. Нет коммуникации между «Свободным театром» и высшими учреждениями…

У нас нет экспериментального театра, нет хореографического толкового театра, нет кукольного современного, нет инновационного технологичного театра... У нас не существуют целые зоны, которые должны быть в цивилизованном театральном пространстве страны.

-- Проходят международные фестивали, куда приглашают разные театры. Белорусские драматурги и театры там представлены?

-- Есть какие-то одноразовые выезды театров, когда там раз в год пригласили какой-то белорусский театр показать тот или иной спектакль в той или иной стране. Но системной работы никто не ведет…

Тебя не будут приглашать, если у тебя нет театральной инновации, если ты не предлагаешь ничего нового. В каждой стране есть те, кто ничего нового не предлагает. Если театр предлагает новый взгляд на театральную современность, его всегда приглашают везде. Таких театров, к сожалению, не много в мире.

В этом пуле, который приглашают всюду, сегодня может два или три десятка театров в мире, не более. Это очень уникальный единичный товар. Например, швейцарско-немецкий театр «Римени протокол» вообще не работает с профессиональными актерами, у них на площадке только не актеры.

В последнем их спектакле «Радио Муэдзин» на сцене работали 4 муэдзина, которые остались без работы. Им сейчас не надо выходить на минареты, их сократили, как на заводе. И они теперь со сцены рассказывают об исламе. О своей работе. И это очень интересно.

-- Есть такое мнение, что у нас очень самобытная драматургия и поэтому белорусские спектакли не пользуются большой популярностью на международных фестивалях. Якобы из-за ее самобытности белорусская драматургия не понятна и не интересна европейцам…

-- Так думать, мягко говоря, ошибка. Белорусы не уникальны, белорусы — обычные европейские люди, которые живут теми же заботами, так же кричат при родах или оргазме. Ничего другого с человеком не происходит. Жуют ту же самую жвачку «Орбит», любят хороший кофе и не любят плохой — все просто.

Если бы было не так, то немец ставил бы о своем, британцы о своем... И зачем нам был бы тот Брехт или Ростан?

-- То, что билеты на спектакли в Беларуси по сравнению с другими странами — дешевые, это хорошо для самого театра или плохо? Соответствуют ли у нас цены на билеты качеству спектаклей? Вот если поднять цену до уровня российских театров, останется зритель?

-- Не останется. В государственные театры ходят люди, которые хотят какого-то развлечения, а его нет. И он не пойдет на «Раммштайн» за 100 долларов. И даже за 100 тысяч на спектакль какого-то театра, который сюда приехал на фестиваль, он не может пойти. А за 5 или 7 тысяч — может. Поэтому он и ходит…

Сегодня белорусский театр живет за счет демпинга, демпинг дает театру зрителя. Если ты повышаешь цену в 3-4 раза, ты должен отвечать своим продуктом за ту цену, которую декларируешь. И когда она 20 ли 30 долларов, 14-15 евро стоит билет во Франции или Германии… Когда ты делаешь такую цену на билет, ты должен дать продукт, который бы соответствовал этой цене. А те спектакли, которые идут сегодня, — не соответствуют.

-- А каким должен быть современный театр? Вы как-то сказали в одном из интервью, что традиционный театр со всей его атрибутикой и «пылью занавесов» вызывает кашель …

-- Это я кашляю, а те зрители, которые любят традиционный театр, они, может, не кашляют. Традиционный театр — это тот сегмент театрального спектра, который должен быть. Но мы занимаемся актуальным театром. И если бы существовал только традиционный театр, то мы бы занимались каким-то другим видом искусства — может кино, может цирком, но не театром.

-- Так какой же он — театр ХХІ века, современный театр?

-- Современный театр — это актуальный театр. Он существует в пространстве того, что происходит с человеком в данный промежуток времени, сегодня. Даже не в последние годы, а то, что происходит с человеком сейчас.

Белорусским театрам даже нечего нам предложить — показать современных белорусов. Если мы берем пьесы тех драматургов, которые теперь ставятся в Беларуси, то это в основном пьесы про людей, которые не существуют сейчас, — какие-то князья, исторические персоны или какие-то вымышленные люди с вымышленными страстями.

Нашему государству также не нужен разговор о современности, потому что если об актуальных проблемах разговариваешь в театре, то придаешь им новый смысл, новую значимость, новую силу. И поэтому ни одна власть, даже в демократических странах, не любит, когда в театре разговаривают о современности. Всем хочется, чтобы разговаривали о классических сюжетах…

-- Но повсюду до сих пор ставят Шекспира, Чехова… Это обязательная программа каждого театра?

-- Мы вообще не занимаемся традиционной классической драматургией. А если брать лучшие британские, немецкие театры или польские, то это будет такой сбалансированный материал: половина будет классики, а половина — современная драматургия, в основном той страны, где идут пьесы.

-- Насколько театр влияет на общество? Вот в России множество театров, что не мешает стране двигаться в сторону авторитаризма. Существует ли тут такая связь: классические театры — авторитарная страна, экспериментальные — свободная?

-- Не будем говорить об экспериментальном, будем говорить об актуальном. Сегодня в России около 140 миллиона жителей. А существует, на мой взгляд, только 4 театра, которые занимаются современным театром. 4 на 140 миллионов. В одном каком-нибудь Дортмунде их больше, чем 4, — может 14. А тут на всю страну — 4. Они никак не могут повлиять на общество.

-- Проблема в том, что они несовременны?

-- Да, большинство театров не занимаются актуальным современным искусством. Они занимаются разработкой традиции, которая уже разработана. И даже уже какие-то итоги проведены в мире. Разговариваю с вице-директором одного из самых больших немецких театров. Спрашиваю: ты приглашаешь специалистов из России? Говорит: нет — почему? — потому что мы это все прошли в 60-70-е годы.

На постсоветском пространстве все говорят: О! Русский театр – это…! Да, был Станиславский, Мейерхольд, Эйзенштейн, но все закончилось. Сегодня уже даже Голливуд больше разбирается в системе Станиславского, чем любой из российских театров.

-- Иногда говорят, что «Свободный театр» — для иностранцев, а не для самих белорусов, что вы показываете больше спектаклей за границей, чем на родине. Что вы на это скажете?

-- У нас в Беларуси не меньше показов — это такая паритетная цифра. Если мы сыграли 50-60 спектаклей «Быть Гарольдом Пинтером» в мире, также и в Беларуси сыграли может 50. Никаких перекосов тут нет.

-- Пытались ли вы в последнее время арендовать легально сцену в Минске? У нас же либерализация — может что-то изменилось?

-- Либерализация, но ничего не изменилось. Ходили, и в клубы пытались, и сцену — не дают. «А что вы будете показывать? Мы хотим посмотреть, что вы будете показывать. А где договор аренды? Почему вы не зарегистрированы?» Мы говорим: мы хотим зарегистрироваться — нам говорят: как театр вы не сможете зарегистрироваться. Как негосударственная организация — тоже.

Мне трудно представить, как бы «Поколение Jeans» или «Зона молчания» шли на малой сцене Дворца республики. Но мы готовы там играть.