Красная нитка, рыбья кость
7- Ирина Халип
- 19.04.2024, 12:25
- 27,500
Семимильными шагами к ГУЛАГу.
Недавно политзаключенная Екатерина Новикова смогла передать на волю письмо, минуя тюремную цензуру, - на клочке туалетной бумаги. Письмо чудом дошло до редакции «Белсата», и только благодаря этому мы все смогли узнать чудовищные подробности о том, как Екатерину после задержания били в ГУБОПиКе всем кабинетом, как ставили на флаг, как угрожали. Теперь мы знаем, что Екатерина упала со второго яруса и сильно ударилась головой, но результаты рентгена ей не сообщили. Тут, наверное, нужно сказать нечто вроде «спасибо, что хоть на рентген отвезли», но язык не поворачивается, ведь так можно дойти и до «спасибо, что не расстреляли».
Екатерину задержали в июне прошлого года, а письмо она смогла передать на волю только в апреле. То есть десять месяцев никто ничего не знал. На свидании, которое получают родственники после суда, через стекло ничего не расскажешь. Адвокату рассказать можно, но он будет молчать, помня о коллегах, которые тоже сидят в тюрьмах за защиту политических заключенных, или в лучшем случае лишены лицензий и вынуждены были бежать из страны. Про тюремную цензуру и говорить нечего. Формально администрация СИЗО вроде и не виновата в том, что Екатерина упала и ударилась головой, но если бы она написала об этом родным, такое письмо все равно не ушло бы за пределы тюрьмы. Клочок туалетной бумаги, исписанный мелким почерком, – все, что смогла придумать Екатерина в попытке рассказать о происходящем с ней. И попытка удалась.
Мне эта история, да и само письмо на квадратике туалетной бумаги, сразу что-то напомнили. Впрочем, понятно, что именно это могло напомнить. Недавно я слушала лекцию Андрея Шалаева, основателя «Бессмертного барака», - человека, который скрупулезно собирает письма в ГУЛАГ и из ГУЛАГА. Признается, что текучка волонтеров жуткая, потому что читать эти письма невыносимо тяжело, и многие слишком быстро выгорают. Больше не могут. Так вот, Андрей рассказывал историю одного письма из пермской тюрьмы, после чего я сразу вспомнила Екатерину.
Пермский инженер-геодезист Василий Лаищев был арестован в августе 1945 года, когда садился в поезд, чтобы ехать в командировку. В камере он нашел оставленную кем-то тряпицу и красную нитку, соорудил из рыбьей кости иголку и вышил письмо сыну: «Витя, я не уехал в Ташкент, меня арестовали и посадили в тюрьму. Оклеветал Цехотский. Продолжай учебу. Носите передачи, пишите и помните обо мне». А сверху он вышил просьбу: «Добрые люди, снесите платок по адресу…».
Письмо до Вити не дошло. В камеру подсадили «наседку», который сказал, что скоро выйдет на свободу и передаст платок родным. Василий Лаищев отсидел десять лет, в лагере попал под завал и стал инвалидом. Его перевели в жуткий лагерь для инвалидов в поселке Абезь, где мало кто доживал все-таки до конца срока. Но инженер Лаищев дожил. Более того, дожил до реабилитации. А письмо, вышитое красной ниткой с помощью рыбьей кости, Витя нашел спустя сорок пять лет, когда во время перестройки КГБ открыл архивы, и сыну дали возможность прочитать уголовное дело отца. К делу было подшито то самое письмо на клочке ткани. Адресат все-таки смог прочитать его.
И вот спустя восемьдесят лет, когда о ГУЛАГе остались только страшные воспоминания выживших, а от СССР – рожки да ножки, когда картина мира меняется с сумасшедшей скоростью, в тысячах километрах от того пермского централа молодая женщина в центре Европы пишет письмо на клочке туалетной бумаги, не зная, дойдет оно или нет, вынесет его кто-нибудь на волю или сдаст карателям, чтобы оно легло в личное дело заключенной и привело ее в карцер.
Когда-нибудь это письмо белорусской политзечки станет основой экспозиции нового музея, я не сомневаюсь. И тысячи писем других политзаключенных. И, возможно, волонтеры, которые будут собирать архивы, тоже будут меняться часто, как в «Бессмертном бараке», потому что читать это невыносимо тяжело. Но придется. Читать, собирать, систематизировать, оцифровывать, показывать миру.
Подшивать к делам, кстати, тоже придется. Если каратели ГУЛАГа большей частью тихо и благополучно состарились, ни за что не ответив перед своими жертвами, то мы такого допустить никак не можем. Должен же наш век хотя бы чем-нибудь отличаться от прошлого.
Ирина Халип, специально для Charter97.org